Я теряю дар речи. Он отлично понял мой намек.

Мы только что признались друг другу в любви, или я окончательно сошла с ума.

Фиолетовые тени протянулись по алой траве, над вершинами парковых сосен растекаются закатные облака и носятся черные птицы. Ветер стих, в вечерней тишине звенят комары, в камышах дремлют утки, на зеленой ряби пруда сияют красные сполохи.

Вытянув ноги, мы сидим на бетонных плитах, и я умираю от смущения и ужаса. Кит дал понять, что у нас все взаимно. И от этого страшно пошевелиться.

– Наверное, я какой-то неправильный. – Кит кладет руку на мою талию и задумчиво рассматривает носки кедов. – Но это моя эксклюзивная мудрость, и я хочу поделиться ею. Помнишь, я говорил, что по-настоящему дружат с человеком не за заслуги? Так вот. Любят тоже бескорыстно. И я люблю тебя так. Это никогда не изменится. Я прямо сейчас мог бы обменяться с тобой кольцами, если бы они у меня были. Поклясться на крови, поставить засос, сделать что угодно – лишь бы все видели, что ты моя, а я твой.

Опускаю голову на его плечо, будто одурманенная или пьяная, покачиваюсь на волнах сказанных им слов, не могу вспомнить собственное имя и текущую дату, забываю как дышать. Он реально больной и сейчас говорит странные вещи, но мне очень приятно слышать их.

– Ну так поставь! – отзываюсь чужим низким голосом, закусываю губу и расстегиваю олимпийку. – И мы будем вместе навсегда.

Наверное, то, что мы делаем, – жуткое непотребство, но я не останавливаю его и готова завизжать от счастья, потому что и он не сдерживает меня.

Расстаться с Китом – словно вынырнуть из сладкого сна, очутиться в холодной воде, схлопотать от реальности оплеуху. Он ушел, а я все пытаюсь отдышаться и прийти в себя.

Его руки, глаза, улыбки и сумасшедшие речи остались там, в черноте летней ночи за преградой металлической подъездной двери, а меня ожидает ненавистная чужая квартира, остывший ужин, нотации холеного урода и бездушной мертвой женщины, в которую он превратил мою маму.

Где-то выше лифт высаживает неведомых пассажиров, и огоньки на табло, моргая, медленно перемещаются к началу. Механический голос объявляет первый этаж, створки разъезжаются, но за моей спиной срабатывает домофон и раздаются быстрые шаги.

– А вот и ты, подруга!

Оглядываюсь и напарываюсь на кривую, будто парализованную, ухмылку и змеиный прищур Игоря. Он приветливо поднимает бровь и вталкивает меня в кабину.

Отхожу подальше, к противоположной стене, прижимаюсь лопатками к заляпанной обшивке, но придурок нависает надо мной и поддельно сокрушается:

– Янка, ну е-мое, как еще вдолбить в твою упрямую башку, что со мной нужно дружить? Неужели я объяснил недоходчиво? Казалось, ты все поняла, но что же я вижу? Наша милая очаровательная Яна, потеряв страх, при всех обжимается с каким-то озабоченным ублюдком… – Его противные холодные пальцы скользят по моему плечу, шее, воротнику олимпийки, цепляются за «собачку» молнии и теребят ее.

Кошусь на здоровенный бицепс, обтянутый тканью дорогого пиджака, гладко выбритый подбородок и большой рот, воняющий фруктовой жвачкой, и тошнота подкатывает к горлу.

Замираю, задерживаю дыхание и считаю секунды. Скоро наш этаж.

Только бы мама была дома.

Игорь плавно тянет «собачку» до упора вниз, и в зеркале за его спиной отражаются мои испуганные глаза в кругах размазанной туши, тонкая бледная шея и яркий засос у ключицы.

– А вдруг принесешь в подоле? Что мамке-то скажем, а? – Игорь любуется им и улыбается как больной, и во мне взвивается ярость.

– Да отвали ты! – Я хлопаю по его грабле и отшатываюсь к дверям, судорожно запахивая кофту.

Глава 26

Нажимаю на кнопку звонка, кожей ощущаю присутствие «папочки» за спиной и молюсь всем богам, но, к моему облегчению, в проеме в полосе голубоватого света возникает мама.

– Яна, ты почему в таком виде? – недоумевает она, отступая в глубину прихожей, но Игорь оттесняет меня в сторону, наклоняется и целует ее в губы.

– Ну привет! Как прошел день, дорогая? Мы с Яной перед лифтом встретились. – Он оборачивается и озорно подмигивает.

Я сжимаю кулаки.

– Умойся, и ужинать… – Мамин встревоженный взгляд устремляется к моей щеке, и я слышу вздох сожаления: ее снедает вина за утреннюю пощечину.

Скорее всего, она весь день планировала разговор, но при Игоре не подает вида. Так что я тоже молча прохожу в комнату.

Пальцы дрожат, нервы гудят от пережитого стресса. Я бы сбежала из этой квартиры, но мне некуда бежать.

Пока мама не совершила непоправимую ошибку, я должна ей все рассказать. Она обязательно меня услышит – ее переживания из-за утреннего скандала дают надежду. Ведь папа часто повторял, что по-настоящему близкие люди слышат друг друга сердцем.

Сбрасываю олимпийку и джинсы и, прикрыв ладонью саднящее пятнышко у ключицы, долго пялюсь на себя в зеркало.

Мне обидно и горько, потому что наш разговор с мамой должен был быть совсем о другом. Я хочу поведать ей о странном мальчике, что очень сильно нравится мне, поделиться чувствами и задать миллионы вопросов. Мне нужен ее совет.

Интересно, понравился бы ей Кит? А понравился бы он папе?

Влезаю в домашние шмотки, подхожу к окну и с тоской всматриваюсь в россыпи огней, мерцающие у горизонта.

Мое солнце, мое небо, мое счастье, мой парень Кит сейчас где-то там, но я верю: он навсегда рядом.

Завтра мы обязательно встретимся, встретимся и послезавтра.

Мы проведем вместе это волшебное лето и ни за что не расстанемся осенью.

Он будет ждать меня у школы, не обращая внимания на офигевших одноклассников, а зимой мы вместе встретим Новый год.

Пока Кит есть в моей жизни, я выдержу все.

Мама стучится в дверь, в очередной раз приглашая к ужину. Нехотя выхожу из своей норы и тащусь в столовую.

Игорь уже занял центральное место – в предвкушении поглаживает вилку и нож и чуть заметно кивает маме, приглашая присоединиться. Радушно улыбается мне, но меня передергивает. Сажусь у самого края, подальше от придурка, и принимаюсь за безвкусную еду.

Мама, окончательно похоронившая утренний инцидент на самом дне совести, тараторит как заведенная: рассказывает о первом выигранном тендере, о показателях, которые благодаря ей подскочили вверх на двадцать процентов, о благодарных коллегах и скором повышении зарплаты.

– Аня, я горжусь тобой. – Игорь откладывает вилку, вытирает губы салфеткой и снова лезет к ней с поцелуями.

С нескрываемым любопытством наблюдаю за ним, но на его лице сияет почти реальное обожание, восторг и любовь – не подкопаешься.

Громко кашляю, но голубки не сразу отрываются друг от друга.

– И вот еще что… – Он бросает на меня многозначительный взгляд и возвращается к поглощению деликатесов. – Анют, я нашел покупателей на квартиру на самых выгодных условиях. Как только утрясутся формальности с земельным участком, можно оформить сделку. Чтобы ускорить процесс, предлагаю прописать тебя и Яну по временному адресу – у меня есть неплохая комнатка в коммуналке на Парковой. Я бы с удовольствием зарегистрировал вас и здесь, но тогда пролетает льготная программа по нуждаемости…

Игорь углубляется в юридические тонкости и выглядит при этом компетентным и знающим, но я замираю: со дна души поднимаются мутные подозрения, а по спине ползет холодок.

Мама подкладывает Игорю салат, двигает ближе соусницу и корзинку с хлебом и кивает:

– Да, поступай, как считаешь нужным. У тебя огромный опыт в этой сфере, так что…

Я бросаю нож на тарелку, но он соскальзывает и со звоном приземляется под стол.

– Вы совсем поехали? Какая еще временная прописка? Ту квартиру купил нам папа, ты не имеешь права ее продавать!

Две пары пустых глаз смотрят на меня.

Мама недовольно поджимает губы, Игорь играет желваками, раздувает ноздри, хватается за высокий стакан, и костяшки сомкнутых пальцев белеют.