– Абсолютно никаких. Уволят. Снова. Но это не проблема, – заявляет Кит равнодушно, – а твой адрес я знаю класса с третьего… Сто раз видел, как ты входила в этот подъезд. Просто пошел на шум.

Пульс ускоряется, и, чтобы не упасть, я крепче сжимаю его ладонь, едва не теряя сознание, когда чувствую, как горячие пальцы сжимают мои в ответ.

В комнате Кит непринужденно кивает незнакомцам, оккупировавшим диван, – те пялятся на него оловянными глазами, тщетно силясь включить отказавшие мозги и вспомнить, где они могли его видеть. Подруги Зои замирают и затыкаются на полуслове, но, завидев наши сцепленные руки, демонстративно теряют к Киту интерес, а друзья ухмыляются, оценивая его внешний вид и надпись над бровью.

Ничто не выдает в Ките напряжения, но в сером неподвижном взгляде вспыхивает холодная ненависть. Я помню: эта вспышка грозит обернуться волной разрушительной ярости.

Из-за нее никто в школе не горел желанием связываться с ним.

Рефлекторно отступаю и тяну Кита за собой.

Он приходит в себя, развязно валится в кресло у стола, двигает поближе пакетики с чипсами, контейнеры с роллами и коробку с пиццей и, отделив от последней края, приступает к поглощению еды.

Пиццу он сметает почти мгновенно, переходит на роллы и опустошает посуду за пару минут.

– В семь утра чаек пил, – поясняет он, отряхнув ладони, и отваливается на спинку, обитую потертым гобеленом. – Весь день держался на попкорне!

– Ешь, не жалко… – Сидя напротив, подпираю кулаком подбородок и качаюсь на волнах чистейшего счастья. Я ничего не употребляла, но предметы вокруг искажаются и плывут.

Кит улыбается…

– Блин, откуда я знаю этого ушлепка? – мучается кто-то на диване. – Рожа разрисованная. Вот только недавно где-то его видел!

Очевидно, речь о Ките – я краснею от стыда и ужаса, но тот проявляет чудеса выдержки и не реагирует.

Мне очень хочется заставить этих придурков извиниться за испорченный день и загаженную квартиру, за оскорбления в адрес Кита, за наглость и невоспитанность, но что я могу…

– Зачем ты тусуешься с ними? – не меняя безмятежного выражения лица, тихо спрашивает Кит – человек, на голову которого вечно льются тонны дерьма.

Я многое отдала бы, чтобы не выглядеть перед ним слабой заплаканной неудачницей, преданной и брошенной, но только такой в последнее время и предстаю.

– Тусуюсь, потому что больше не с кем! – честно признаюсь и не отвожу взгляд, хотя смотреть на Кита трудно: дыхание перехватывает.

Тень скользит по его лицу, и внезапно до меня доходит: еще на лавочке у торгового центра он понял все про этих ребят и ситуацию, в которую я позволила себя втянуть…

Он вытащит меня. Ради этого и пришел.

Нестерпимое тепло разливается по телу, в мире не остается никого, кроме парня с серыми глазами, чья застывшая улыбка медленно превращается в оскал.

Но гипноз разрушает шорох альбомных страниц и визгливый голос:

– Гляньте, а эта… Как ее там… Яна… В детстве прикольной была. А выросла уродиной.

Я вздрагиваю от грохота и звона – Кит вскакивает и со всей дури бьет кулаком по столу. Спиртное и стаканы, стоявшие на нем, подлетают вверх, падают и катаются по полу, оставляя зловонные лужицы.

Повисает долгожданная тишина.

Кит удовлетворенно кивает, мило и широко улыбается, забирает последнюю уцелевшую бутылку и вразвалочку выходит из комнаты. Вмиг протрезвевшие личности с открытыми ртами смотрят ему вслед.

А у окна, держась за балконную ручку, стоит Зоя – неподвижная гипсовая статуя. Она прожигает меня полным недоумения, обиды и презрения взглядом и грызет губу.

Глава 12

В детстве, когда что-то вдруг шло не по ее задумке, она точно так же застывала и кусала губы, словно не веря, что неприятности происходят именно с ней – прекрасной фарфоровой куклой. И сейчас вместо радости я чувствую укол сопереживания.

Отлично понимаю, почему так сильны ее обида на меня и зависимость от новой компании: Зоя считает, что мне незаслуженно повезло, и изо всех сил стремится не отставать. Знала бы она, как на самом деле я сейчас живу. Поездка в Чехию в компании Игоря и его апартаменты в современном жилом комплексе – не предел счастья, а гребаный ад.

Несмотря ни на что, огромная вина расцветает в душе пышным цветом – встреча с Китом стала для нее очередным предательством с моей стороны. То есть это Зоя считает так, и вполне справедливо. Я ведь помню: она бредила им, буквально сходила с ума. Кажется, ее восторги относительно Кита прекратились только с моим переездом к Игорю.

Делаю шаг навстречу, чтобы внести ясность, но бледное лицо Зои искажает гримаса злобы:

– Ну и что за отребье притащилось на праздник Марка?

Меня пронзает электрический разряд.

– В каком смысле? – Я все еще эпично торможу и не верю собственным ушам. – Зой, ты его не узнала?

От удивления такой силы, наверное, можно упасть в обморок.

– А должна была? – перебивает она, а ее дружки громко ржут. – Алё! Я с таким сбродом не общаюсь!

– А разве не этот терпила на стриме за косарь сожрал собачьи консервы? – великодушно подсказывает развалившийся на диване парень. – Точняк. Да он за донат отсосать готов. Не думал, Зой, что у тебя такие знакомые!

Бескровное лицо Зои покрывается пятнами, она тонет, и никто, кроме меня, не может спасти ее от позора.

– Это я его позвала! – заявляю во всеуслышание, хотя голос подводит. – Он… Мой друг.

– Оу! Неужели? – хохочет Зоя, но сквозь смех прорывается истерика. – Придурок Кит – твой друг! Давно ли? Скажи лучше, что он не смог пройти мимо звуков застолья и заявился сюда, чтобы напиться и поесть за наш счет! И карманы обчистить! Ребят, на всякий, держите при себе телефоны и деньги!

Я хватаю ртом воздух:

– Что ты несешь?!

– Смотри, этот уродец уже успел променять тебя на бутылку. Ах да, говорят, у него это семейное! – припечатывает Зоя, с вызовом глядя мне в глаза, но я не отвожу их.

За ее спиной отодвигается штора, и вместе с ледяным сквозняком в гостиную вваливается Марк.

– Что за шум, а драки нету? – Он прищуривает опухшие веки, сгребает Зою в объятия и отвратно лыбится. – Яна, мы там пепельницу опрокинули, надо бы убрать…

Происходящее смахивает на дурной сон. Раскалывается голова, обида за себя и за Кита, омерзение, вызываемое бывшей подругой, ее хахалем и их тупым пьяным стадом, разрывает душу на части. Я превращаюсь в сгусток безмолвной боли.

Внутри себя я кричу во всю мощь – немой вопль обжигает горло, от него могли бы взорваться оконные стекла и плафоны на лампах, но все, что я могу, – беспомощно шептать:

– Уходите. Уходите отсюда, пожалуйста.

– Да что она там шипит? – Марк наклоняется ко мне, снова обдавая перегаром. – Ты вообще говорить умеешь, мышь?

– Она ненормальная, Марик, разве непонятно? Заика. Отстань от нее вообще.

Искренне веселый и оттого гнусный хохот сотрясает стены моего заброшенного, некогда родного и светлого дома, а я стою в центре комнаты и пытаюсь отдышаться.

Зоя права: я действительно ненормальная. Сколько ни улыбайся, сколько ни старайся убедить себя и других в обратном – психолог так и не смог мне помочь. Я больше не пою и избегаю прямых конфликтов, потому что в самые неподходящие моменты мой навык издавать звуки внезапно отключается.

Заляпанный грязный ковер кажется зыбкой поверхностью болота, я погружаюсь в него, медленно тону в пучине одиночества и отчаяния, но тут на пороге гостиной появляется Кит.

Его глаза яростно горят, лицо перекошено, а побелевшие пальцы крепко, до треска, сжимают горлышко пустой бутылки.

– Захлопнулись, все! – рявкает он. – Слышали, что она сказала? Встали и свалили отсюда на хрен!

Марик оставляет Зою и, раздувая ноздри, прет на рожон:

– Ты кто такой?!

Одним коротким движением Кит грохает бутылкой по дверному косяку, и на пол летит сноп брызг и искрящихся стекляшек. В его руке остается ощетинившаяся острыми краями «розочка».